Курский Вальтер Скотт (листая страницы забытого романа)

Ситуация эта очень интересна и весьма характерна для Курска. О том, кто такой Вальтер Скотт, напоминать не приходится. Всем с юных лет известно, что это выдающийся шотландский поэт и прозаик, основоположник школы исторического и историко-авантюрного романа. А вот уроженца Щигровского уезда Владислава Львовича Маркова (1831–1905 гг.) в соловьином крае знают единицы, поскольку книги его не переиздавались более ста лет.

Между тем впервые вышедший в московском издательстве М.Н. Каткова в 1874 году исторический роман «Курские порубежники» при жизни автора пользовался широкой популярностью, о чем свидетельствуют несколько переизданий. Но это в конце позапрошлого столетия, а далее наступило забвение. Сегодня во Всемирной паутине нет ни одного портретного изображения автора. Однако благодаря тем же интернет-возможностям нам удалось скачать отсканированную копию романа. И по прочтении убедиться, что титул курского Вальтера Скотта Марков получил не зря.

Жертва обстоятельств

Причиной забвения стал вовсе не низкий художественный уровень творчества писателя. Владислав Марков пал жертвой идеологической битвы. И не он один – были похоронены целые жанры: старинный русский детектив, литература для детей того же времени, исторический и историко-приключенческий романы. Очень популярные до революции, в последующую эпоху в силу идеологической чуждости эти литературные пласты просто изъяли из употребления. И на их месте стали создаваться образцы, созвучные новой эпохе и выдержанные в новой идеологии. На то она и революция.

Универсальное в этом смысле определение можно найти в книге «Курские вечера» (Воронеж, 1979 г.) краеведа Исаака Баскевича: 

«Главная мысль, собственно, всего творчества В.Л. Маркова одна: дворянству, опоре престола, должна принадлежать руководящая роль в жизни страны, остальные же сословия призваны выполнять свою функцию. Эта мысль проводится писателем и в его историческом романе «Курские порубежники» (М., 1874 г.). В романе изображается Смутное время (начало XVII века), когда Россия испытывала бурные потрясения. Но они мало интересуют автора. Задача, которую решает он в «Курских порубежниках», одна: утвердить «историческую» миссию дворянства как опоры царя и Отечества. Воинствующая реакционность писательской позиции оборачивалась художественной неубедительностью, недостоверностью картин жизни, которые предлагались вниманию читателей. Не мудрено, что с течением времени творчество В.Л. Маркова оказалось забытым».

Формулировка эта стала гулять по разным справочникам, где сохранились упоминания о Маркове, однако ничего общего с реальностью она не имеет. Это не более чем идеологическое клише в русле ленинского ­тезиса «о партийности литературы», говорящее об отсутствии внятного представления о рассматриваемом предмете. Судя по всему, автор просто не читал текста, поскольку в реальности роман «Курские порубежники» не содержит в себе никакой идеологии, никакого дворянского посыла. Это широкое, чисто художественное полотно в той же степени, что и, например, романы Вальтера Скотта «Пуритане», «Роб Рой» или «Айвенго». Причём исполненное кистью большого мастера.

Живые картины

В одной из немногих прижизненных рецензий в связи с последовавшими за «Курскими порубежниками» романами «Лихолетье. Смутное время» (1882 г.), «Рассвет. Предки в трудное время» (1903 г.) Владислава Маркова обозвали «залежалым романистом загоскинской школы». Понятно, что даже тематически данная традиция идет от «Юрия Милославского» (1829 г.), но очевидно также и то, что реализация здесь проводится на новом, более зрелом этапе. Что сказывается и в сюжетостроении: хроника вместо классической фабулы и отсутствие любовного хеппи-энда.

Это естественное развитие жанра, происходившее и в европейских литературах, и у нас. Как раз живейшее тому подтверждение – творчество Владислава Маркова. Да, у нас была великая литература, в том числе в популярных жанрах. И если бы эти книги стабильно переиздавались и по достоинству позиционировались, то не одно поколение российских и советских читателей воспитывалось бы на них. Наравне с шедеврами Дюма, Вальтера Скотта, Стивенсона.


Во время чтения и по прочтении «Курских порубежников» возникает одно ассоциативное слово – живопись. Пространство романа под завязку наполнено живописными пейзажами и живыми полнокровными образами, причём всех сословий и национальностей. У Маркова равно симпатичны и вое­воды, и разбойники, и бродяги. Как сторонники, так и противники царя Бориса Федоровича Годунова. Вот кудесник Щигор, символизирующий иррациональность природного мира: 

«То был старик, согнувшийся от лет и потому казавшийся ниже, чем был; желтоватая борода клочьями падала на грудь, начинаясь чуть не под самыми глазами, что ушли глубоко в костяки, и оттуда, из-под жестких кустистых бровей, горели зеленоватым светом, как у змеи. Обессиленное летами, но неразрушенное тело старика представлялось широким сухожиловатым костяком, высохшим и обтянутым темною, чуть не черною мозолистою кожей. Клочья желтоватых волос повсюду пробивали эту черную кожу, лезли из ушей, кустились на искривленных пальцах, с огромными, нестриженными ногтями; пальцы старика сильно смахивали на птичьи когти; острый, что клюв, нос свесился над ртом, добавляя его сходство с хищною птицей. Надвинутая на брови остроконечная рысья шапка и вытертый полушубок грели столетнее, еще крепкое тело, а высохшие босые ноги почти касались огня, словно не чувствовали жара. Кудесник Щигор казался полумертвым…»

Его антиподом выступает игумен Коренной пустыни отец Манассия – носитель внеземной мудрости. Интересно, что христианское мирочувствование подкрепляется занятиями «любимой его арабской наукой астрологией» и выливается в пророчество: «В сию хартию заношу достопамятные события на память потомкам, – прошептал он, взяв тетрадь и перечитывая страницу. – Мудры дела Господни столько же, сколько безмерна милость Его. Печерский монастырь, что у Нижнего, разрушился оттого, что гора осела в Волгу. Знамение сие к тому, что роду царскому от Рюрика – конец».

С глубоким проникновением в национальное самосознание описываются не только русичи, но и представители исторически враждебных народов – поляков и крымских татар (нет, это вовсе не положительные персонажи, но они симпатичны как, например, пираты в «Острове сокровищ»).

«Воспитанное на арабских сказках и восточных преданиях воображение молодого бея жадно хваталось за все чудесное. Чем более всматривался он в освещенные окна, чем более темнело в его глазах, тем более призраков опасности вставало в его насторожившемся ожидании, тем более чувствовал себя бей во власти непонятного страха. Когда ночной ветер заговаривал с высоким тростником, обсевшим берег, бей с сердечным замиранием призывал имя Аллаха, и чудилось ему: вот-вот вынырнет из воды утопленник нагой, синий, изъеденный раками и рыбой, опутанный в сплавни бодяги; вместо волос у него осока… Или мнится ему, что то не осенний пар подымается над Тускарью, а горячее дыхание Черного моря... Отчетливый шепот молитвы старого мурзы заставил очнуться юношу. Медленно, с религиозным чувством, проговорил Юсуф стих из Корана: «Я молил Бога о помощи и положил на него мою надежду: что Бог соизволит, то совершится…»

В европейском колорите – в духе бригадира Жерара и барона Мюнхгаузена – выписан польский удалец ротмистр Неборский. Что до русичей, то зигзагами проходящий через всё повествование гулящий человек Ёра (от ёрник, ёрничать) под стать знаменитому Шико из романов Дюма «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять». А можно ещё вспомнить Тиля Уленшпигеля и особенно «курского джокера» Тимоню.


Краеведческая эссенция

Ещё одним неоспоримым достоинством романа курского Вальтера Скотта является его наполненность чисто региональными подробностями – историческими, географическими, этнографическими.

«В описываемое время редкое население курского края жило больше хуторами, отдельными дворами, прятавшимися в оврагах и по лесам. Слободы и станицы ютились близ острогов. Из них замечательнейшею считалась тогда станица сторожевых служилых людей Выгорное (ныне город Тим). Судя по названию, она выжигалась татарами, и, конечно, не раз. Долго не могли утвердиться здесь оседло русские, потому что именно тут пролегали «шляхи», «тясьмы» и «сакмы», по которым вторгались в Русь ордынцы. Поэтому при Иоанне IV прибегли к системе сторожевых линий. Таким образом Курск укреплен сторожевым воеводой Иваном Полевым с 1586 года и населен людьми изо Мценска и Орла. Указом Грозного повелевалось: «А который в жалобнице или в суде лжет и составит ябеду, ино того казнити торговою казнью, да написати в казаки в украйные городы, в Севск и Курск».

Перед нами реалии тогдашнего времени: от обстоятельного описания боярского двора, крепостных укреплений, мастерски выписанной батальной сцены – штурма татарами детинца – до народных гуляний, веселых хороводов и колоритного перечисления кушаний во время боярской трапезы: 

«Дворецкий, накрыв стол белою ширинкой, уставил его горячею ухой из только что выловленных налимов, огромным жирным карпом на круглом блюде, изжаренным так искусно, что казался золотым; пироги с осетриной и луком приятно щекотали обоняние проголодавшегося боярина; тут же стояли: сладкий взвар – яблоки, груши, сливы и изюм с медом, белые мягкие калачи и чудно пахнувшие соты меда-липовца. Поднявшись с лавки, хозяин обратился к игумену с просьбой благословить трапезу…»

И в целом речь гибкая, образная, сочная, словно мы видим полотно искуснейшего живописца. Но даже в столь бытовом эпизоде следует обращение к религии. А настоящим энергетическим центром, вокруг которого объединяется земное и небесное, является здесь икона Курская-Коренная.  Да, именно религиозная проникновенность пронизывает повествование, а никак не апология дворянства.

Это не иначе как история курского края в сжатом виде, особенности заселения, постоянные набеги татар, польская экспансия в Смутное время. И формирование в этих условиях с неизменным упованием на Всевышнего местных характеров и региональной «порубежной» психологии: 

«Порубежники русского государства и татарского юрта – куряне – могли рассчитывать только на самих себя, на непроходимость болот да на свои дубовые леса и глубокие извилистые лесные овраги, где можно было спрятаться в случае крайности».

Всё это делает забытый роман Владислава Маркова настоящей визитной карточкой литературы курского края.

Олег Качмарский


< Вернуться к содержанию

крестьянская застава # 04-2020

Комментарии пользователей



Последний комментарий