Из Курска с любовью. Владимир Маторин о Свиридове, о конкурсе, о себе

На последнюю декаду апреля в Курске пришёлся VI Международный конкурс камерного пения имени Георгия Свиридова – наиболее значимое событие в культурной жизни соловьиного края. Одно из свидетельств его уровня и престижности – состав жюри конкурса, которое на этот раз было, без преувеличения, звёздным. Среди его членов Владимир Маторин – Народный артист России, оперный певец, педагог, профессор, солист Большого театра, один из лучших исполнителей партии Бориса Годунова…

Разговор с ним мы начали с того необычного эпизода у памятника Георгию Васильевичу, когда он вовсе не на камеру, не для постановочного фото, а, как это было видно, совершенно естественно коленопреклонённо поцеловал ботинок каменного постамента. И потому наш первый вопрос был предопределён:

– Владимир Анатольевич, какое внутреннее состояние способствовало Вашему порыву? Как его описать?

– Оно накапливалось годами, потому что со студенческих лет я исполнял романсы Свиридова – и уже в зрелые годы в Большом театре пел целиком концерт его музыки. Мне очень нравится Свиридов, а судя по его книге «Музыка как судьба», чувствуется огромный масштаб личности, величавая простота, многогранность – в нём есть всё.

К сожалению, я не был с ним близко знаком, только один раз мы поручкались, и он сказал, что меня любит. Да и не могло быть иначе, потому как в то время, на которое приходится мой творческий пик, к нему подступиться было нельзя: его окружали живые классики – Ведерников, Архипова, Нестеренко, Образцова, появился ещё Дима Хворостовский…

Что же до моего порыва, то могу сказать, что он был абсолютно искренним, поскольку мне весьма по душе памятник. В нём есть образ Свиридова, запечатлен его дух, что подчёркивается гениальной надписью: «Воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить, радоваться и мучиться». Это как эпиграф ко всей России – и сладостно, и больно одновременно. И здесь, на конкурсе его имени, меня не покидает чувство, что Свиридов присутствует незримо – и ему всё это нравится.

– Как же происходило Ваше знакомство с музыкой Свиридова, приобщение к ней?

– Точно сегодня не вспомнишь – не вернешься на полвека назад. При подготовке к конкурсу, экзамену и зачету нужно было обязательно петь произведения советских композиторов. Первое, к чему я обратился, это его пушкинский цикл: «Роняет лес багряный свой убор», «Подъезжая под Ижоры»… А потом в 1970 году на конкурсе имени П.И. Чайковского Нестеренко пел один из любимых моих романсов на стихи Бернса «Всю землю тьмой заволокло» – и мне показалось, что содержащийся там рефрен «ещё вина, ещё вина» являет собой не столько состояние пьяного угара, сколько выпад в адрес властей, причём незыблемую константу для всех времён: «Богатым – праздник целый год. В труде, в нужде живет народ».

И я начал набирать нужное количество произведений – «Робин», «Финдлей», потом сподобился в одном отделении целиком спеть Пушкина, а во втором – Бернса – это в Бетховенском зале Большого театра. Не знаю, как публика (во всяком случае, не побили), но лично я получил огромное удовольствие. В музыке Свиридова есть масштаб и разнохарактерность, которая мне всегда нравилась как исполнителю. У него есть и комическое – «Как яблочко румян» на стихи Беранже, и трагическое, и созерцательное – на любой вкус.

– Вот на этот момент я как раз и обратил внимание на концерте открытия: где рядом с минорным, лирическим «Петербургским циклом» на стихи Блока соседствовали ваши номера – буффонада из Бернса и Беранже – нечто диаметрально противоположное.

– Да, я выбрал именно комическое – и неспроста. Дело в том, что на открытиях принято, как правило, тянуть кота за хвост. И нужно было найти что-нибудь, что смогло бы это действо немножко вспенить. Это вообще свойственно моей натуре…

– Каковы ваши впечатления от конкурса?

– В целом хорошие, и прежде всего, от доброжелательности жюри. Организация на высоте – были мелочи, но мы их исправили. Зал хорош в плане акустики, что очень важно для конкурса.

Что же касается момента профессионального… У вокалистов на первом плане стоит постановка голоса. Когда четкое слово, правильный вокал, когда хороший верх, неплохой низ – становишься соучастником, в душе с ними вместе поёшь.

Но что меня сильно печалит, это отсутствие у конкурсантов чуткости по отношению к русскому языку. Приятно, что русская песня включена в программу конкурса, но, кроме двух-трех спевших от души и до слез, остальные делают это формально, без знаков препинания, с желанием продемонстрировать голос, при этом – без всякого вживания в песню. А ведь главное в русских народных песнях – не изощренность исполнения, а ее смысл, содержание. Русская песня требует простоты изложения, и ни к чему в ней вокальные узоры, которые придумывают аранжировщики с тем, чтобы получать за это авторские отчисления. К простоте стремился и Георгий Васильевич.

Когда же вокал становится самоцелью и нет проникновения в замысел, в текст, в слово – тогда внутри рождается неудовольствие, неприятие. Многие пели вроде всё верно – правильные слова, правильные ноты, но нужно ведь отыскивать смысл, эмоцию, правду.

Вот у Мусоргского в «Детской»: «Тяпа, баю-бай…» – а они поют то ли Тепа, то ли Тёпа. А ведь Мусоргский – самый ближайший родственник Свиридова – и в музыкальном плане, и в том, чему нас учили Глинка и Даргомыжский: в русской музыке композитор идёт от языка. Свиридов это очень ценил, и в большинстве его произведений – лучшая поэзия, которая у нас есть.

В целом же для конкурса характерна вокальная пестрота – в смысле обученности певцов, их профессионального уровня – от совсем необученных до почти уже мастеров. У победителей был самый уверенный вокал. Когда певец правильным звуком с правильной эмоцией излагает правильную мысль, он возвышается над остальными конкурсантами во много-много раз.

– Согласно озвученному Вами словесно-музыкальному подходу, какие авторы и произведения наиболее Вам по душе?

– Вообще в музыке я оперный артист, а в театре мало у кого есть возможность выбрать то, что хочешь. Главных ролей мало, артистов, их исполняющих, должно быть 4-5, потому что во времена Сталина, если он собрался прийти, спектакль не мог быть отменен – иначе все руководители шагали бы в кандалах. Сейчас немножко по-другому, но традиция осталась.

Кроме того, у нас очень любят даты. Вот, к примеру, в одно и то же время был юбилей Даргомыжского, Вагнера и Верди. И, не отрицая значения того и другого, отмечу, что Даргомыжский прошел как-то незаметно. А это ведь наш родоначальник… Я очень люблю Даргомыжского. Кроме кантилены и простоты изложения, у него много характерных произведений, где можно поиграть.

В разные годы есть разные тяготения. Иногда хочется экспериментов – не старинных романсов в духе «Гори, гори, моя звезда», хотя я их очень люблю, а чего-нибудь эдакого. Многое зависит от архитектуры зала, где поёшь, от этого меняется репертуар.

– Но кроме Даргомыжского…

– Если называть ещё имена: прежде всего Мусоргский, Глинка, тот же Верди, романсы бесконечно, «Элегия» Массне, которую все ждут, Брамс, Шуберт… Сейчас болею Григом, но не знаю, где воплотить – дело в том, что большинство его произведений на двух страничках, и чтобы заполнить 45 минут первого отделения, нужно будет исполнить вещей 12-15. Поэтому склоняюсь, чтобы было напополам с Шубертом.

И ещё у меня такая тенденция – у Пушкина научился – начинать концерт с нравственных, воспитательных произведений, а заканчивать нужно весело, чтобы люди ушли с хорошим настроением.

– От себя назревший вопрос: как лучше всего ознакомиться с Вашим творчеством?

– При возможностях Интернета это очень просто: набрать «Владимир Маторин»… Что же до собрания моих песен, то полных дисков у меня только два. Духовная музыка, записанная в 1993 году по благословению Патриарха с капеллой музея «Московский Кремль». Там Чесноков, Косолапов, «Великое славословие» Струмского – шесть минут поёт хор, и только одна минута у солиста – но какая минута! – потрясающее попадание в тональность! А второй диск – это «Русские песни и романсы».

– С какими чувствами уезжаете из Курска?

– Ехал сюда с тревогой, поскольку давно в комиссии по прослушиванию не сидел, а уезжаю с восторгом, с любовью, с надеждой, что снова позовут… Я восхищен, что Курск держит марку своего земляка, потому что Свиридов – это явление планетарного, космического масштаба. И я беспредельно рад, что приобщился к нему…

Беседовал
Олег Качмарский


< Вернуться к содержанию

VIP # 02-2017

Комментарии пользователей



Последний комментарий