Александр АУЗАН: Ключевая проблема – выбор ценностей

В конце сентября возглавляемая мной консультативная группа Комиссии при Президенте РФ по модернизации и технологическому развитию России представила Дмитрию Медведеву доклад о культурных факторах модернизации. Что заставило нас делать отдельный доклад именно на эту тему?

На заседаниях комиссии мы рассмотрели семь плановых вопросов: о финансировании научно-исследовательских и конструкторских работ в государственных компаниях; об универсальной электронной карте (проект, который «накроет» нас к концу 2012 г.); о подготовке инженерных кадров для модернизации; о ситуации с проектом «Сколково»; об инновационных технологиях в детской медицине; о модернизации и окружающей среде; о подготовке специалистов по приоритетным направлениям модернизации. Надо ли обсуждать эти вопросы? Надо! Являются ли они единственно важными для модернизации? Нет. У нас есть свои представления о том, почему буксует модернизация, почему какие-то вещи получаются, а какие-то нет.

Спор про то, как делать модернизацию, ведется давно и не только в нашей стране. Существуют две позиции. Первая: модернизация должна начинаться с экономического роста. Надо сначала поднять экономику, подкормить людей, а потом заниматься политикой. Вторая: ничего не получится ни с экономикой, ни с модернизацией, пока в стране нет нормальных политических институтов, пока демократия фальшивая. Однако анализы, которые были сделаны путем расчетов в рамках экономической и математической статистики, показали, что причинной связи нет ни между экономическим развитием и демократией, ни между политическим развитием и экономикой. А все дело в третьем – в неучтенном факторе. Это культура, которая является решающим фактором модернизационного перехода. Но культура не как библиотеки, театры, искусство, а как смысл, которым люди руководствуются.

Мы с Александром Архангельским являемся участниками проекта «Культурные факторы модернизации», в котором принимали также участие Павел Лунгин, Виталий Найшуль, наши молодые коллеги – экономисты из МГУ, социологи из Петербурга, эксперт Независимого центра социологических исследований Виктор Воронков и другие. В исследовании, которое легло в основу доклада, представленного Президенту РФ Дмитрию Медведеву, мы попытались ответить на вопрос: почему же у одних стран получается модернизация, а у других – нет? Во-вторых, в чем особенности российского человека, которые что-то позволяют ему делать блистательно (освоение космоса, лучшие образцы авиационной и военной техники), а другие (автомобилестроение, к примеру) – нет?

Есть такая очень интересная статистика – статистика Мэдисона. Ее автор свел в единую таблицу статистические данные по развитию мира за 200 лет. И выяснилось, что все страны движутся по двум траекториям. Одни идут по траектории А и все сильнее увеличивают разрыв. Другие, двигаясь по траектории В, тоже растут, иногда даже быстрее, чем страны категории А, только потом они падают. К ним и относится Россия.

Попытки выйти из одной траектории и войти в другую часты, а вот удачи очень редки. Из 80 стран только пять сумели совершить модернизацию: Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур. Пять случаев за весь 20 век. Почему?

С коллегами – молодыми экономистами из МГУ мы проанализировали, какие характеристики присущи странам, которые достигли прорыва. Оказалось, есть пять параметров, которые их отличают от всех остальных, и которые, кстати, подтверждают вывод: модернизация – не экономический, не технологический и не политический процесс. Это социокультурный процесс. Это изменение в мозгах.

Итак, что меняется. Во-первых, растет ценность самовыражения по сравнению с выживанием. То есть люди считают, что важнее не побольше детям оставить или там второй участочек прикупить, а реализоваться, потому что есть что-то в человеке, что требует самовыражения. Во-вторых, растет значение рациональности по сравнению с ценностями традиционными или религиозными.

В-третьих, снижается дистанция между человеком и властью. Люди перестают быть равнодушными, им не чуждо то, что происходит вокруг. И это не обязательно демократия – это ощущение человека, как он лично воздействует на власть.

В-четвертых, резко растет индивидуализм и разрушается коллективная культура. Потому что человек должен научиться сам принимать решения вопреки тому, что думают об этом вокруг, вопреки тому, что говорят в семье, на работе и т д. Вот этот радикальный рост индивидуализма характерен для всех взлетевших стран. Но когда, например, Япония закрепилась на траектории, стал усиливаться коллективизм. И, наконец, для всех названных стран характерно понимание того, что должна быть долгосрочная ориентация на будущее, что нужно надолго планировать свою личную жизнь, и что результат важнее процесса.

Вот эти пять характеристик – это, видимо, и есть симп- томы, за которыми могут стоять очень разные культурные процессы.

Как же соотносятся традиционная культура и задачи модернизации? Что мы знаем о российской ментальности? Известные микросоциологи посмотрели на поведение наших соотечественников в инновационном секторе в трех странах: в России (Санкт-Петербург), в Германии (Берлин и Северный Рейн-Вестфалия) и США (Мэриленд и Нью-Джерси). Три отдельные команды работали. А получены потрясающе близкие результаты. Было видно, что наши успешные соотечественники и в Питере, и в Германии и в Америке проявляют одинаковые свойства. Таких свойств оказалось пять. Во-первых, к профессии они относятся как к призванию, а не как к способу карьеры и даже не как к способу зарабатывания денег. Во-вторых, они универсалисты, то есть человек за все берется сам, не хочет делить это с другими. В-третьих, хорошо решают нестандартные задачи и не любят решать стандартные. Стандарты не уважают, процедуры не соблюдают. Четвертое. Радикальные индивидуалисты. Им присущ индивидуализм, доводящий до конфликта. Ну и, наконец, пятое – короткий горизонт планирования. Легко проводят авралы, но на пять лет вперед не думают, отсутствует стратегическое мышление, ориентация на решение тактических задач.

Анализ также показал, что у них сложилась успешная трудовая карьера. То есть люди с перечисленными общими чертами вписываются и в инновационную деятельность, и в модернизированные институты. Но не в любые. Например, в Германии у них удается карьера в малых инвестиционных бизнесах и не удается в больших компаниях. Отлично сказал один американский менеджер при опросе: «Если вы хотите получить уникальную вещь, закажите русским. Если вы хотите получить две одинаковые, заказывайте кому угодно, только не русским».

Вот это сейчас точка, из которой следует исходить. Поэтому мы предложили президенту сделанный нами вывод: не следует сейчас вкладывать массовые инвестиции в те сферы, где нас в ближайшее десятилетие вряд ли ожидает успех. Мы не можем сейчас скорее всего строить массово автомобили и холодильники. А самолеты? Думаю, пять тысяч самолетов в год, как в советские времена, мы строить не сможем. А вот несколько десятков – до сотни, скажем, тяжелых транспортных самолетов, думаю, сможем. Специалисты в авиапроме считают, что это не экономично, надо сразу выходить на большие серии. Однако выводы показывают, что пока мы не можем выйти на крупные проекты с большой экономией на масштабе.

Второй наш вывод. Когда в исследовании мы стали выяснять, откуда берутся эти качества у наших соотечественников, то выяснилось, например, что, если человек окончил американский университет, эти качества уже не так чувствуются, они уже не тестируются в таком виде. Значит, это не природные качества, а результат социализации, того, как это передается в семье, в школе, университете. Это вывод обнадеживающий, потому что он говорит: мы можем все изменить, пусть не в два года, но в десять лет можем. Повторяю: модернизация не заняла меньше 50 лет ни в одной стране. Но в этом нет ничего катастрофичного. Десятилетний срок в этом масштабе вполне нормальный срок. Только надо понять, а что надо делать в системе образования.

Почему у наших соотечественников не получается в крупных компаниях? Не потому, что они относятся к профессии как к призванию, и не потому, что они индивидуалисты, а потому, что их индивидуализм не сопровождается способностью к кооперации, они не способны договориться, потому что для них стандарта, процедуры не существует. Поэтому в школе необходимо предусмотреть гуманитарный цикл и заложить такие ценности, как способность соблюдать стандарт и закон как умение договариваться. У нас же компромисс – слово нехорошее, к нему относятся как к проявлению слабости человека.

И третье – наличие длинного взгляда, то, что я говорил про горизонт и про результат. У нас люди в основном на год-два вперед смотрят. Доля тех, кто на 5-10 лет вперед смотрит, за последние годы упала. И мы понимаем, почему это происходит. Ведь длину взгляда формируют два фактора: либо устойчивые институты, либо ценности. Когда людям с детских лет объясняют, почему хорошо смотреть далеко, почему мечтать нужно. Это вещи, скорее всего, формируемые. Поэтому нужна концепция культурной политики, которая должна начинаться с реформы стандартов гуманитарного цикла в школе, где формировался бы и поддерживался определенный набор ценностей. И чтобы мы поддержали сейчас ту основу, которая нам позволяет делать космические корабли и которая позволит нам, надеюсь, через 10 – 12 лет делать вещи более массовые и серьезные разработки.

Вообще выбор ценностей, на мой взгляд, – ключевая проблема модернизации. Если, к примеру, ценность великой державы будет доминировать, мы опять получим прерванную модернизацию. Рывок, скачок и застой. В петровскую и даже в сталинскую модернизацию определенной ценностью было образование. И сейчас мы видим стремление семей к образованию детей. Жажда справедливости по признаку дефицитности тоже может оказаться сильной модернизационной ценностью. Одним словом, нам важны ценности, которые реально присутствуют в общественном сознании.


< Вернуться к содержанию

VIP # 05-2011

Комментарии пользователей



Последний комментарий